Глава IL Киев
1 Ср. с воспоминаниями Н. М. Февра, побывавшего в Киеве во второй половине 1942: «Судя по тому, с каким ожесточением, систематичностью, а главное, бесцельностью разрушались большевиками исторические и православные святыни Киева, можно с уверенностью сказать, что уничтожение это вызывалось не насущными потребностями городского строительства, а обдуманным и планомерным "выкорчевыванием " у людей самого страшного для их современных владык — памяти о великом прошлом великого народа. Говорит это еще и о другом. Это говорит о том ненациональном духе Октябрьской революции, которым она отличалась и с которым никогда не примирится ни один национально мыслящий русский человек».
2 На Пасху 1942 автор мемуаров находился в Германии.
3 Репрессии против газеты «Украинское слово», которую редактировали представители украинофильской интеллигенции, связанные с ОУН-М, начались 13 декабря 1941 с ареста членов редакции во главе с главным редактором И. Рогачом. С 14 декабря 1941 стала выходить газета «Новое украинское слово», а деятельность прежней редакции была охарактеризована как «попытка подорвать доверие», существующее между «немецкими освободителями и украинским народом».
* Материалы «Нового украинского слова» указывают на то, что первый поезд из набранных досрочно на работы в Германию юношей и девушек отправился из Киева 22 января 1942, второй — 25 февраля, третий — 27 февраля. 5 От нем. Vertrag — договор. " Правильно: НКВД.
1 Первая строка песни И. О. Дунаевского на слова В. И. Лебедева-Кумача из популярного кинофильма режиссера Г. В. Александрова «Цирк» (1936).
Л. В. Дудин В оккупации
Немцы в Киеве
Киев был, есть и будет советским.
Н. С. Хрущёв
Весь август и первую половину сентября [1941. — К А.] Киев был в положении полуосажденного города. В первых числах августа2 немцы подошли к его окрестностям и остановились на расстоянии орудийного выстрела. Каждый день и особенно по ночам мы слушали канонаду. Звуки ее то приближались, то удалялись, стрельба по временам приобретала характер ураганного огня, но положение не менялось. Немцы стреляли мало, действовали, главным образом, наши батареи. Стрельба была явно бессмысленной, но мало ли творилось в нашей стране бессмысленных вещей? Над городом кружились немецкие самолеты, но бомб не бросали. Вообще немцы не бросили на Киев ни одной бомбы: они хотели взять его целым. Зенитки стреляли часто, но всегда почти бесполезно. Наши истребители почти не появлялись; за эти два месяца киевляне ни разу не видели в воздухе одновременно более трех наших самолетов. Это был период полного господства немцев в воздухе. Наши самолеты иногда пробовали атаковать немцев, но безрезультатно: немцы летали гораздо быстрее. Город казался обреченным, и мы не понимали, чего немцы так долго медлят.
Не знали мы тогда, что задержка немцев под Киевом была вполне естественной. Они выходили к Днепру гораздо севернее и южнее Киева и подготовляли создание того «мешка», в который попали в конце сентября3 пять армий маршала Буденного. Киев еще держался в то время, как немцы взяли уже Днепропетровск и Запорожье4
264
Глава Ü. Киев
и форсировали Днепр южнее Киева, почти на всем его протяжении. Наконец немцы взяли на флангах киевского участка фронта Чернигов и Кременчуг5 и почти подошли с обеих сторон к дороге из Киева на Москву, а командующий 38-й армией6 и начальник гарнизона Киева генерал Власов все еще получал приказы из Москвы удерживать город. Слишком боялась Москва морального эффекта от падения Киева. Тяжелое, но неизбежное событие старались по возможности оттянуть и выиграть время, которое тогда ничего изменить не могло. Только по этой причине была разгромлена почти миллионная группировка Буденного и потеряно свыше 600 тысяч человек одними пленными7. Берлин долго и зло тогда издевался над непонятной трусостью Москвы, но потом сам много раз делал то же самое, но еще с более гибельными последствиями. Видимо, ошибки противника ничему не могут научить некоторых людей.
В это время город жил странной, почти нереальной жизнью. У людей было такое настроение, какое бывает на вокзале у отъезжающих и провожающих в последние минуты перед отходом поезда. Уже сказано и сделано все, что нужно, а поезд все еще не уходит и люди стоят без дела на перроне, курят и смотрят на часы, в ожидании минуты отправления. Служащие и рабочие еще автоматически ходили на свои прежние места работы, хотя делать было совершенно нечего, оборудование, планы и документы были вывезены, поломаны или сожжены. Ожидание было таким длительным, томительным и неопределенным, что некоторые учреждения, вывезенные ранее за Днепр, вернулись опять в город. Но к работе они не приступали, и все их имущество оставалось лежать нераспакованным. По полупустым комнатам правительственных зданий бродили без дела отдельные люди, как осенние мухи перед смертью. Сказывалась долголетняя привычка: люди боялись потерять работу даже теперь, когда всем было ясно, что дни советской власти в городе сочтены.
Жители сушили сухари и стояли в очередях за случайными продуктами. Советские деньги старались сбыть, чтобы они не пропали. О порядках у немцев рассказывали всякие небылицы. Никто ничего определенного не знал. Газеты писали, что Киев был, есть и будет советским, и расписывали подвиги бойцов народного ополчения. Но мы давно знали, что если газеты пишут о витаминах и калориях, то значит, есть нечего, а раз прославляют подвиги бойцов народного ополчения, значит, армия не держит фронта. Как выглядят эти ополченские герои и каков их воинский дух, мы наблюдали у себя на улицах. Поэтому газетная лирика цели не достигала и реальной жизни и настроений,
Л. В. Дудин. В оккупации
265
конечно, не отражала. Вообще судить о жизни в Советском Союзе по советским газетам человек может примерно с таким же успехом, как глухонемой о достоинствах сонаты Бетховена или слепой о тонах на картинах Рембрандта. В эти дни мы искали в газетах только известий с фронтов, но и то безуспешно: в сводках говорилось туманно о боях на Житомирском и Белоцерковском направлениях, а немцы стояли в 20 километрах от Киева.
На улицах строили баррикады и людей тысячами гоняли на окраины города рыть окопы. Многие при этом погибли от огня немецких самолетов, а пользы от всех этих окопов и баррикад не было никакой. Из них не было произведено ни одного выстрела. Советские войска оставили Киев без боя, стремясь как можно скорее выйти из окружения, хотя как немецкая, так и советская сводки писали, что Киев занят немцами после упорных и жестоких уличных боев. Это был один из ярких примеров лживости военных сводок обеих воюющих сторон. В ночь на 10 сентября был получен из Москвы приказ об оставлении города8. Каким образом этот приказ стал известен населению в ту же ночь, я до сих пор не знаю, но еще до рассвета начался грабеж правительственных и интендантских складов и магазинов. Первыми были разбиты и разграблены склады, в которых были сложены отобранные ранее у населения радиоприемники. Примерно с 7 часов утра через город начали проходить советские войска, отходящие за Днепр. Части всех родов оружия двигались сплошным потоком, в полном беспорядке. Главная улица города, Крещатик, была сплошь загружена автомашинами, повозками, орудиями, конными и пешими частями, продвигавшимися к мостам. В центре города войска сами подали пример к грабежу. Красноармейцы и командиры врывались в закрытые магазины, выбивали витрины и двери, ломали прилавки и кричали населению, что все надо разобрать и уничтожить. Чтобы ничего не досталось врагу.
В этом грабеже приняло участие почти все население города. Противодействовать было некому, так как в этот момент в городе уже не было никаких властей, а все склады, магазины и товары в них принадлежали советской власти, то есть уже никому. К вечеру все магазины и склады в городе были совершенно разграблены, товары частью расхищены, а большей частью разбиты, поломаны и втоптаны в грязь озверевшей толпой. Все улицы были завалены осколками разбитых витрин, дверей и окон. Никто не думал о том, что после этого раз1рома населению громадного города придется голодать и нуждаться в самом необходимом. А это так и было. Когда немцы спустя некоторое время предложили
266
Глава II. Киев
возобновить торговлю, то этого нельзя было сделать, так как в магазинах и на складах не осталось совершенно никаких товаров.
Однако товары не только разграблялись, но и бессмысленно уничтожались. Так, например, начальство нескольких киевских хлебных заводов перед своим бегством распорядилось затопить все оставшиеся запасы, и в Днепр было сброшено несколько десятков вагонов муки. Такое же распоряжение получили все колбасные, консервные и другие предприятия пищевой промышленности. На этих предприятиях уничтожить продуктов просто не успели, и их разграбила толпа. Киевский спиртоводочный завод выпустил в Днепр по канализационным трубам несколько тысяч ведер спирта. Спирта было выпущено в реку так много, что вся рыба опьянела и всплывала на поверхность. Люди выбирали спирт ведрами из сточных канав, не обращая внимание на нечистоты, плававшие в нем.
Вечером 18 сентября на окраинах города начались взрывы. Подрывные команды разрушали военные объекты. В эту ночь не только были подорваны все мосты и железнодорожные пути, представлявшие, несомненно, военные объекты, но также сожжены и подорваны оба вокзала, все текстильные фабрики, часть обувных, хлебных, колбасных, консервных, кондитерских и других заводов и фабрик пищевой и легкой промышленности, все три электростанции и водопроводная станция. Город, насчитывавший еще в этот момент более 500000 жителей, был оставлен без воды, света, продуктов и возможности приготовить эти продукты9. В эту ночь были подожжены и затоплены все стоящие в киевском порту пароходы, катера и баржи Днепровского речного пароходства. Но этого мало. Видимо, в паническом страхе преследования со стороны немцев бежавшие советские власти приказали перепилить и затопить в реке все рыбацкие и спортивные гребные и парусные лодки, как государственные, так и принадлежавшие частным лицам. Во всех этих действиях не было никакого военного смысла. Это был просто варварский акт бессильной мести по отношению к оставшемуся своему же мирному населению10. Но в это время советские власти и не считали население оставленных областей своим. Всех тех, кто не хотел или не мог бежать на восток в полную неизвестность, они называли «фашистами», «фашистскими подпевалами», «врагами народа» и не скрывали своего желания уходя «хлопнуть дверью», то есть, попросту говоря, уничтожить этих людей или обречь их на голодную смерть. А таких людей в стране были десятки миллионов.
В других городах картина была такая же. В Харькове уничтожены те же объекты, что и в Киеве, и город также оставлен без света и воды,
А. В. Дудин. В оккупации
267
а кроме того, сожжена тюрьма с оставшимися в ней полутора тысячами политическими заключенными". Когда население хотело разбить тюрьму и освободить несчастных заживо горевших людей, то подрывные команды разогнали это пулеметным огнем. После оставления Днепропетровска советская артиллерия, отойдя за Днепр, 35 дней обстреливала город и совершенно разрушила всю центральную часть его. Все это время немцы в город не входили, и под советским огнем гибло исключительно местное мирное население, то есть советские же граждане. Минск, Смоленск, Псков, Брянск, Курск, Орел и десятки других городов были полностью или частично сожжены советскими войсками или подорваны советскими минами. Новгород был полностью разрушен советской артиллерией. Все эти преступления против своего народа были впоследствии приписаны немцам, разрушившим также весьма много, но гораздо позже и совсем не все, что им приписывают. В Киеве я видел сам всю картину разрушения города, а о других мне рассказывали десятки их жителей, совсем не принадлежавших к сторонникам или поклонникам немцев и их политики в нашей стране. Вина немцев перед нашим народом велика, но это совсем не является основанием сваливать на их плечи все преступления, совершенные по отношению к нашему народу самой советской властью. Это счет особый, и рано или поздно народ этот счет предъявит, и советской власти придется по этому счету заплатить.
Поздно ночью начались взрывы в самом центре города. Это рвались снаряды, сложенные неизвестно с какой целью, в Николаевском сквере против университета. Снарядов было несколько тысяч, и рвались они всю ночь. Это был своеобразный салют в честь оставления Красной армией Киева. Население прилегающих к скверу улиц не было предупреждено и дело не обошлось без жертв. К счастью, снаряды успели не все взорвать. Но и взорванных оказалось достаточно, чтобы совершенно исковеркать лучший в городе сквер и привести в необитаемое состояние около двух десятков домов.
Утром 19 сентября Киев был пуст. По городу еще мотались в разных направлениях несколько автомашин с растерянными людьми, которые не знали, как выбраться за Днепр, но к 9 часам утра и эти последние машины исчезли. Улицы были пусты — все войска ушли на левый берег Днепра. Киев перестал быть советским. Мы остались на «ничьей земле». Население притаилось по домам, и только отдельные смельчаки доканчивали вчерашний грабеж. Город ждал вступления врага.
Немцы начали входить в город около полудни, сразу с трех сторон. Шли тихо, вежливо, без выстрела. Все те, кто хотел и мог
268
Глава II. Киев
сопротивляться, покинули город еще ночью, а остальное население ждало немцев не как врагов, а скорее как друзей12. Старожилы Киева помнили еще, что в 1918 году при немцах жилось не так и плохо, и этого воспоминания даже советской пропаганде вытравить не удалось. Насколько немцы изменились с тех пор, мы не знали. На Креща-тике первых немецких офицеров встречали цветами, как избавителей от ненавистной советской власти. Этот момент был заснят для немецкого киножурнала и демонстрировался на всех экранах Европы. Через 777 дней, 5 ноября 1943 года, на том же Крещатике, население встречало цветами первых офицеров Красной армии, как избавителей от ненавистной немецкой власти. Этот момент был заснят для советского киножурнала и демонстрировался на всех экранах Советского Союза. Таков был результат политики господ Розенберга и Коха.
В немцах нас поразили их хороший вид, дисциплина, простота и беспечность. По описаниям советских газет мы ожидали увидеть полуголодных, оборванных и измученных тяжелыми боями солдат. Вместо этого мы увидели хорошо одетых, выбритых, подтянутых и совершенно свежих людей13. Пехоты не было совсем или нам так казалось. Войска ехали на машинах, мотоциклах и велосипедах. В это время у германской армии было еще много механизмов. Многие ожидали грабежей, но их не было. Немцы разместились быстро, спокойно и никого не трогали. Очевидно, пункты расквартирования у них были намечены заранее. Почти у каждого шофера был подробный план Киева и его окрестностей. На планах были обозначены все важнейшие военные объекты города. Это нас тоже удивило. У нас все планы городов еще в мирное время считались секретными и фотографирование многих районов было запрещено, но немцы все равно все знали. К чему была эта мания все засекречивать? Нас поразило также удобство германского обмундирования, многочисленность типов их машин, обдуманность, простота и удобство их конструкции. Мы сравнивали их крытые грузовые машины с нашими ЗИС'ами и ГАЗ'иками, с привязанными к бортам палками и растянутыми на этих палках полотнищами палаток. Это не было техническое превосходство. У каждой немецкой автомашины над передними колесами были привязаны связки толстых прутьев, переплетенных проволокой. Эти деревянные коврики укладывались под колеса, если машина застревала в грязи. Мы вспоминали, как наши шоферы ломали заборы, таскали доски с построек и часами ругались, стоя около застрявших в грязи машин. Это тоже не было техническое превосходство. Это была обдуманность, точность и аккуратность у
Л. В. Дудин. В оккупации
269
противника, и безалаберность, бесхозяйственность и беспечность у нас. Сознавать это было обидно и оскорбительно.
Нам говорили, что германская армия держится на палочной дисциплине, что германские солдаты должны постоянно тянуться перед офицерами и что офицеры за всякую провинность бьют их по лицу. Ничего этого мы не увидели. К нам пришла армия с дисциплиной крепкой, хотя и достаточно свободной. Илья Эренбург14 нам внушал, что немецкий фриц может только жрать курицу, пить водку, насиловать женщин и разбивать прикладами головы маленьким детям. Мы должны были ему верить: ведь он жил в Германии, а мы нет. Но мы скоро увидели, что немецкие фрицы умеют также читать газеты, знают свою историю и могут себя вежливо вести. Насчет куриц и водки они, правда, были мастера, а гроссмейстером был сам рейхсмаршал Герман Геринг. Но насиловать женщин им не приходилось: от этого женщины их избавили сами. Кто знает, было ли причиной этому любопытство ко всему иностранному, обилие вина и продуктов у немцев или просто недостаток мужчин и тоска, но немцам особенно жаловаться на недоступность наших женщин не приходилось. На открытое сожительство с немцами, правда, шли далеко не все, но, как у нас говорили, «встречались» с ними очень многие.
Однажды я шел в Киеве по Подвальной улице. Впереди меня шел немецкий офицер и рядом с ним наша русская молодая женщина или девушка. Она усиленно уговаривала немца зайти к ней выпить рюмку водки или стакан чаю. Немец молчал. Потом она спросила: «Скажите, это правда, что немецкие солдаты насилуют женщин?». Немец засмеялся и ответил: «Как видите, получается как раз наоборот». Слышать это было невыносимо. Я перешел на другую сторону улицы.
Я пишу это не в обвинение русской женщине, ибо у всех других народов отношение женщин к победителям было во время этой войны точно таким же.
Самой неожиданной и малопонятной для нас была доверчивость и даже какая-то странная беспечность немецких солдат и офицеров. Мы привыкли к недоверию и подозрительности и считали в порядке вещей, если нужно было часами стоять за пропуском в какое-нибудь совсем не секретное учреждение или проходить не останавливаясь и не поднимая глаз мимо какого-либо дома, где жил наш очередной «вождь». Нам было странно наблюдать, как на другой день после прихода немцев толпа детей окружила немецкий автомобиль или орудие и даже некоторые взбирались на них, а немецкий солдат стоял рядом и не обращал на это никакого внимания. Мы не могли привыкнуть,
270
Глава II. Киев
что немецкие офицеры, входя в незнакомый дом или учреждение, оставляли в передней свои фуражки, портфели и даже пистолеты. Нам это казалось невероятной беспечностью. Гораздо позже мы поняли, к своему большому стыду, что немцы делали только то, что принято во всем мире, кроме кашей страны. Правда, от слишком большой доверчивости немцев скоро отучили наши уличные специалисты.
На другой день после прихода немцев я вышел в город. Улицы были запружены толпой обоего пола. Поразительно было видеть в этой толпе множество молодых здоровых мужчин призывного возраста. Перед уходом советских войск казалось, что в городе остались только старики, женщины и дети. Только теперь стало ясно, как много людей скрывалось от призыва в армию и от вывоза в советский тыл. Толпа казалась веселой и оживленной, люди делились новостями, и страха перед немцами не было заметно. Около немецкой городской комендатуры на углу улиц Крещатика и Прорезной стояла большая очередь. Это давали пропуска на выезд из города тем, кто жил неподалеку. В очереди было также много молодых мужчин. На некоторых зданиях были вывешены флаги: красный со свастикой на белом кругу — немецкий и желто-голубой украинский. На немецкий флаг люди смотрели с удивлением, многие не знали, что у фашистов также принят красный флаг. Борьба одного красного флага против другого казалась страшной. Украинского флага вообще никто не ожидал. Когда же он появился, люди стали ждать также русского трехцветного, но так и не дождались: немцы боялись русского флага.
В первые же дни мы начали чувствовать немецкую политику в национальном вопросе. Русским было приказано сдать радиоприемники, украинцы могли оставить. Украинцев освобождали из плена, русских задерживали. На работу принимали только украинцев, русским в работе отказывали. В немецкой комендатуре заявили: «Против украинцев мы не воюем. Наши враги — русские». Радость от прихода немцев начала рассеиваться, наступало похмелье. Немецкая политика начала проявляться: население раскололось на две части. В дальнейшем немцы старались только поглубже вбить клин национальной вражды.
21 сентября в помещении бывшего областного совета профессиональных союзов начала работать Киевская городская управа. Организована она была тоже исключительно из украинцев, то есть вернее из жителей Киева, в паспорте которых в графе национальность было проставлено слово «украинец». Никаких других оснований для причисления себя именно к украинской национальности у большинства из них не было: многие родились за пределами Украины, говорили
Л. В. Дудин. В оккупации
271
всю жизнь на русском языке и даже большую часть жизни провели за пределами Украины. Графа «национальность» появилась в советских паспортах сравнительно недавно и заполнялась, в отличие от всех других, со слов владельца паспорта, без предъявления каких-либо документов. Многие из советских граждан единственный раз в жизни задумывались над своей национальностью при получении паспорта и заполняли эту графу совершенно случайно. И вот немцы, единственно на основании такой случайной и отчасти заведомо неверной пометки в старом советском паспорте, начали делить население на группы, одной из которых они как будто бы благоприятствовали за счет всех других. Но это было только начало, и подробнее о национальной политике немцев в захваченных ими областях Советского Союза я буду говорить позже.
Киевская городская управа начала свою работу в очень тяжелых условиях. Все энергетическое хозяйство города, водопровод, промышленные и пищевые предприятия были разрушены, склады и магазины разграблены, и помещения их частично или полностью приведены в негодность. Тем не менее работа вначале продвигалась энергично и быстро. Десятки и сотни ученых и специалистов всех отраслей и специальностей представили себя немедленно в распоряжение новых городских властей. Люди не знали еще истинных намерений германских оккупационных властей и мечтали о восстановлении народного хозяйства, особенно о возможности проявить наконец свободную частную инициативу. Это казалось тем более возможным, что немецкие военные власти вначале никаких препятствий частной инициативе не ставили, а даже наоборот, ее поддерживали. На предприятиях началась регистрация рабочих и служащих, а в учебных заведениях — студентов и преподавателей. Всем мерещилась возможность нового нэпа, и люди оживленно строили разные планы на будущее. Никто не знал, что в это самое время в Берлине Альфред Розенберг (впоследствии прозванный Альфредом Безземельным) создавал свое министерство Восточных областей, деятельность которого принесла нашему народу столько горя, страданий и унижения и окончательно развалила германский тыл на Востоке.
23 сентября Киев начал гореть. В 3 часа дня в самом центре города в подвале большого пятиэтажного дома на углу ул. Прорезной и Креща-тика, в котором находился магазин детских вещей и игрушек «Детский мир», взорвалась мина большой разрушительной силы. Дом со всеми находившимися в нем людьми рухнул на переполненную прохожими центральную улицу города. Жертв было особенно много, так как в этот
272
Глава II. Киев
момент на противоположном углу около здания германской комендатуры стояла большая очередь ожидающих пропусков. Немецкие офицеры работали прямо на тротуаре за несколькими столами, когда на них и на стоявшую очередь обрушилась стена подорванного дома. При этом взрыве погибли почти все чиновники немецкой комендатуры и большое количество жителей Киева. Точно установить число жертв от первого взрыва не удалось, так как через несколько минут последовали новые, и к вечеру Крещатик со всеми прилегающими улицами представлял собой одно сплошное море огня. Второй взрыв произошел в гостинице «Гранд-отель», где помещался какой-то немецкий штаб.
Киев горел три дня. Жители прилегающих улиц и немецкие части, размещенные в городе, прилагали отчаянные усилия, чтобы потушить пожары, но справиться с огнем не могли. В городе не было воды, и все пожарные части были вывезены советскими властями за Днепр на расстояние сорока километров от города. Немцы пробовали локализовать бедствие, подрывая начинающие гореть дома, но все было безуспешно. Следовали новые взрывы, и пожар возникал в самых неожиданных и удаленных от прежних пожаров местах. Огонь перебрасывался через улицы, пустыри и через руины подорванных зданий. Пожары возникали в запертых и пустых квартирах, внутри закрытых магазинов и складов, даже в кварталах, из которых были выселены все жители. Было совершенно очевидно, что какая-то тайная организация планомерно уничтожает город. Мы опять вспомнили, что большевики обещали перед уходом «хлопнуть дверью» и грозили остающимся, что им придется еще поплакать. Они хлопали дверью после ухода и вымещали на несчастных жителях свою бессильную злость.
Только теперь обратили внимание на стоявшие на лестницах и в подъездах больших домов бидоны, бутылки и бочки. В них оказался бензин, керосин и другие виды горючего, заранее приготовленные для поджогов. На третий день пожаров немцам удалось вернуть в город увезенные за Днепр пожарные команды и доставить из Львова на самолетах пожарные шланги. Их проложили через весь город до Днепра и стали подавать воду из реки на расстояние более полутора километров. Три раза шланги кто-то перерезал. Пятерых молодых людей поймали за этим делом и тут же перед входом в бывший Царский сад расстреляли. Из них трое были евреи и два русских. Два дня их трупы лежали на месте расстрела. Никто их не жалел. Жалели только, что не поймали всех остальных.
25 сентября к вечеру огонь начал стихать. Тут только стали очевидны гигантские размеры бедствия. Весь центр города оказался уничтоженным. Более десяти центральных улиц, застроенных
Л. В. Дудин. В оккупации
273
лучшими домами, несколько театров, цирк, почти все кинотеатры и лучшие магазины города были обращены в груды развалин. Десятки тысяч жителей сидели несколько дней на площадях и улицах города на своих немногих спасенных вещах. Тысячи людей лишились всего своего имущества, а многие тысячи и жизни. Но это было еще не все. Более двух недель после пожаров немецкие саперы извлекали мины из подвалов различных домов. Заминированными оказались почти все крупные здания в городе, все правительственные учреждения, почти все театры, музеи, библиотеки и высшие учебные заведения. Размеры бедствия оказались бы еще несравненно большими, если бы один из советских подрывников не передал немцам план минирования всего Киева. Только это и спасло город от полного уничтожения. Один из самых красивых городов Советского Союза был заранее хладнокровно обречен на уничтожение вместе со всеми жителями, и это было сделано не озверевшим врагом, а собственным правительством. Где в истории можно найти пример подобного злодеяния?
Как выяснилось позже, минирование Киева проводилось в течение всего августа месяца специальными командами, работавшими под видом частей противовоздушной обороны. Эти команды отбирали у дворников и управляющих домами ключи от подвалов и по несколько дней работали там, обычно по ночам и в строжайшей тайне. Дворникам и жильцам говорилось, что это готовят бомбоубежища. Но бомбоубежищ ни в одном из этих домов так и не было приготовлено. Под некоторые дома были заложены заряды огромной разрушительной силы. Так, например, под здания УССР15 и штаба Киевского [особого] военного округа16 было заложено более чем 50 тонн взрывчатых веществ. Здание Центрального комитета Коммунистической партии Украины17 было так глубоко заминировано, что всех мин вообще не смогли извлечь и его оставили не заселенным, а впоследствии начали разбирать. Это преступление советской власти перед своим народом оказалось полностью разоблаченным, и сотни тысяч жителей Киева и его окрестностей наблюдали все его подробности своими глазами или участвовали в работах по ограничению его размеров.
И тем не менее руководители советской власти нашли в себе достаточно наглости приписать это преступление противнику. В ноябре 1943 года, вскоре после занятия Киева обратно советскими войсками, на страницах правительственного органа «Правда» была напечатана статья журналистки Татьяны Тасс18 под заголовком «Крещатик». В этой статье автор пишет, что немцы сожгли Крешатик перед своим уходом и что Красная армия застала еще его дымящиеся развалины. А к этому времени на развалинах Крещатика и других улиц уже
274
Глава II. Киев
выросли небольшие деревья. Надо обладать, мягко выражаясь, большой смелостью, чтобы отважиться публиковать подобное вранье. Явная и бездарная ложь Татьяны Тасс была настолько очевидна, что даже советские газеты не рисковали более ее повторить. Тогда была выдвинута другая версия. Через несколько недель после этого появилось во всех советских газетах сообщение правительственной Чрезвычайной комиссии по расследованию немецких зверств. В этом сообщении уже приводились точные даты пожаров и подробно перечислялись произведенные разрушения, но довольно невнятно и совсем невразумительно доказывалось, что Киев сожгли и подорвали немцы. Зачем понадобилось немцам в сентябре 1942 года, когда они имели все основания считать себя победителями, разрушать уже захваченный ими крупнейший город и губить при этом своих людей, советская Чрезвычайная комиссия не пыталась доказать, да и не могла этого сделать. Видимо, даже мудрецы из советского Информбюро и агитпропа ЦК ВКП(б) не смогли из себя выжать никакого подходящего объяснения. Им было тем труднее это сделать, что немцы перед захватом Киева его не бомбили и не обстреливали, хотя более месяца стояли на расстоянии орудийного выстрела от города. Они явно хотели взять его в целом состоянии и сделать из него лучший трофей своей летней военной кампании на Востоке. К моменту опубликования вышеупомянутого советского сообщения всему миру было ясно и сами советские газеты писали об этом десятки, если не сотни раз, что немцы собирались сделать Украину своей колонией. Так зачем же им могло понадобиться разрушать столицу Украины, да еще попавшую им в руки в целом состоянии? Кому могла прийти в голову такая безумная, идиотская мысль?
В этом же сообщении советской комиссии говорилось, что немцы взорвали в ночь на 3 ноября 1941 года Успенский собор Киево-Пе-черской лавры, один из древнейших памятников русского зодчества, якобы для того, чтобы скрыть произведенное ими разграбление сокровищ, находившихся в этом соборе. Когда читаешь это объяснение, не знаешь, чему больше удивляться: безмерной ли наглости его составителей или их наивной уверенности, что весь мир состоит из людей, у которых отшибло память? Каждому пионеру в Советском Союзе было известно, что все драгоценные камни, золото и прочие ценности из всех церквей бывшей России и в том числе и из Киево-Печерской лавры были изъяты еще в первые годы советской власти и заменены разноцветным стеклом, позолотой или просто ничем. Значительная часть этих ценностей была продана за границу в период индустриализации страны, и на эти средства куплено промышленное оборудова
Л. В. Дудин. В оккупации
275
ние. В церквях осталось только то, что невозможно было вывести или продать. Об этом официально говорилось с трибун многих советских органов власти, об этом писали совершенно открыто советские газеты и газеты всего мира, наконец, об этом с гордостью говорили экскурсоводы музеев, в которые были обращены многие наши соборы. И вдруг оказывается, что все эти ценности украли немцы. Есть от чего прийти в изумление даже привыкшим к вранью советским гражданам.
Но какие бы лживые версии ни придумывала советская пропаганда, ей не удастся вытравить из памяти народа этого своего страшного преступления. Сожженный Киев останется вечным памятником советской власти и символом ее истинного отношения к народу. Много городов было разрушено в течение этой войны, и развалины центральных улиц Киева кажутся незначительными перед кладбищами Берлина, Варшавы, Дрездена, Будапешта и Сталинграда, но моральное их значение гораздо больше. Все эти и многие другие города были разрушены в ходе военных действий или обращены в груды развалин авиацией врага'9, а Киев был сожжен и подорван по приказу своей власти, именовавшей себя народной. Это массовое убийство и разрушение было обдумано и подготовлено заранее, и было предусмотрено все, чтобы сделать количество его жертв как можно больше. Именно с этой целью взрывы начались в центре города в самый оживленный час дня. Какую можно и нужно вынести кару виновникам этого преступления?
Два дня после пожаров в Киеве было внешне спокойно, но в действительности [было] страшно тревожное и напряженное состояние. Среди населения носились слухи, что Гитлер был взбешен разрушением Киева и что немцы готовят какую-то страшную месть. Месть их была действительно страшна и невероятна по своей жестокости, тем более, что она была обращена против невинных. На страшное преступление советской власти немцы ответили другим еще более страшным преступлением, и имя ему — Бабий Яр.
Бабий Яр
Мы позаботимся о том, чтобы в Европе не осталось евреев.
А. Гитлер
В первые дни после прихода немцев о евреях как-то никто не думал. На улицах их не было видно, и некоторые даже считали, что они вообще почти все выехали из города еще до ухода советских войск. Во время пожаров оказалось, что их осталось в городе довольно много. Среди погорельцев, сидевших на своих вещах по улицам и площадям,
276
Глава II. Киев
было много евреев, и вид у них был такой же жалкий и несчастный, как и у всех остальных. Большевики при поджоге и подрыве домов не приняли во внимание, кто жил в этом доме, евреи или русские: судьба и тех и других была для них одинаково безразлична. Среди пойманных и расстрелянных поджигателей были и евреи, и русские, и украинцы. Организация, вербовавшая этих людей, руководствовалась не их национальной принадлежностью, а какими-то другими, одной ей известными данными. Во всяком случае, евреев среди поджигателей было не больше, чем лиц других национальностей. Возможно, что их больше среди тех, кто отдавал приказ о поджоге и подрыве Киева, но это до сих пор не доказано.
Несмотря на это еще во время пожаров жители стали говорить, что Киев сожгли евреи. Слух этот был явно инсценирован, но нашел широкое распространение вследствие острой вражды населения против евреев, особенно усилившейся за годы советской власти. Никто не сомневался, что немцы ответят на разрушение города жестокими репрессиями, и каждый житель дрожал за свою судьбу. Люди охотно поддерживали и всячески раздували версию о том, что именно евреи сожгли город, чтобы отвести месть немцев от других слоев населения. Скорее всего, можно ожидать, что немцы обрушат свой меч на головы партийцев, комсомольцев и так называемых активистов советской власти. Это было логично, и как будто бы это естественно вытекало из самого характера советско-германской войны. Все поджигатели и подрывники были именно из этой среды, и эта часть населения особенно охотно поддерживала версию о виновности евреев20. Сами евреи были в ужасе от разрушения города. Они знали враждебность к ним немцев и не сомневались, что немцы используют пожар Киева как предлог для расправы с ними. Они больше всех проклинали поджигателей и, вероятно, в этот момент ненавидели советскую власть сильнее, чем кто-либо другой. Никто из них не выходил на улицу, и даже соседи по квартирам их видели мало. Кто может себе представить, что пережили все эти несчастные люди за эти несколько дней? Но даже они не предполагали в то время, какая судьба их ожидает, насколько действительность оказалась ужаснее самых страшных и фантастических предположений.
Немцы свои планы скрывали и ничем не показывали, как они собираются реагировать на разрушение города. Только во время пожаров и непосредственно после них в город прибыло большое количество полиции и, как говорили у нас тогда, «Гестапо». В действительности это были части СС или, вернее, СД. На мнение местного населения они, как тогда, так и потом, обращали весьма мало внимания и
А. В. Дудин. В оккупации
277
руководствовались исключительно приказами из Берлина. Поэтому было бы, конечно, совершенно неверно думать, что слухи среди населения о виновности евреев в разрушении города в какой-то мере явились причиной немецких репрессий против них в Киеве. Слухи эти были инспирированы самими немцами и потом постоянно и очень старательно поддерживались.
Утром 27 сентября мы увидели небольшие серо-голубые листочки, наклеенные на стенах домов и на заборах во всех районах города. На них было напечатано на русском, украинском и немецком языках приказание немецких властей всем евреям, проживающим в г. Киеве и его окрестностях, собраться 28 сентября в 8 часов утра на углу улицы Мельника (бывш. Дорогожицкой) и какой-то еще, название которой я сейчас не помню. В скобках было прибавлено «возле кладбищ». Все евреи, найденные в городе после этого срока, будут расстреливаться на месте. Евреям было приказано взять с собой все документы, деньги, ценные и теплые вещи и запас продовольствия на несколько дней. Адрес сборного пункта произвел ужасное впечатление, но распоряжение взять с собой документы, теплые вещи и продовольствие действовало успокоительно. В конце концов, население решило, что евреев просто выселяют из города. После страшного бедствия последних дней и упорных слухов о виновности евреев эта мера многим не казалась чрезмерно жестокой. Все хорошо помнили массовые высылки и аресты при советской власти, и многие со злорадством говорили, что наконец и евреям придется испытать на себе подобную участь. Жалости или сочувствия к евреям в этот день еще чувствовалось мало. Но 28 сентября, когда выяснились размеры, хотя и не вся страшная перспектива этой меры, — картина изменилась.
Рано утром 28 сентября по улицам, ведущим к кладбищам, начали тянуться первые группы обреченных евреев. Это были главным образом старики и маленькие дети, молодых женщин было очень мало, а молодые мужчины попадались буквально единицами. Все несли на себе столько вещей, сколько могли захватить; многие везли вещи на тачках и тележках, а некоторые группы, очевидно родственники или соседи, соединились вместе, складывали свои вещи на ломовых извозчиков, а сами шли рядом. Большинство таких повозок было завалено громадным количеством чемоданов, корзин и тюков. Попадалась даже мебель. Очевидно, что владельцы этих вещей были уверены, что их просто вывозят из Киева, и не предполагали своей страшной участи.
К семи часам утра эти отдельные группы обреченных превратились в несколько громадных потоков. Евреи шли из трех наиболее густо населенных ими районов города по трем улицам, а именно из нагорных
278
Глава II. Киев
частей города по улицам Львовской и Дмитриевской, и из нижней части города Подола, по Глубочицкому шоссе. Эти три улицы соединяются в начале Дорогожицкой улицы. Около Лукьяновского базара и в этом месте три части их потока сливались в один, заполняющий оба тротуара и мостовую широкой улицы. Люди шли тесной толпой, как при выходе со стадиона после футбольного матча, и казалось, что не будет конца этому страшному шествию. Большая часть шла медленно, а некоторые старики и старухи едва передвигали ноги под тяжестью своих вещей, и казалось, что у них не хватит сил дойти до назначенного пункта. Было непонятно, что смогут делать эти старики, выброшенные из квартир, без сил, без помощи и без поддержки, как смогут также такие люди вообще жить дальше, оторванные от прежних условий существования. Никто не мог тогда поверить, что все эти люди шли на смерть. Слишком казалась чудовищной мысль, что можно уничтожить такое количество явно невиновных в пожаре Киева людей.
Сплошной поток евреев тянулся по Дорогожицкой улице более двух часов. Точного количества их мы не знали, но, вероятно, их было от 60 до 70 тысяч. Они шли без охраны и их никто не подгонял, их гнала угроза смерти позади. Многие плакали, но большинство шло внешне спокойно, без жалоб и криков, столь обычных у евреев. Это было стихийное бедствие, и так его все воспринимали. Человек может пережить горе, драму или трагедию и как-то на них реагировать; но это было нечто такое, для чего на человеческом языке до сих пор названия не придумали. Это было убийство, это была бойня, и люди шли покорно, как скот на бойню. Говорят, такая покорность была среди обреченных при массовых расстрелах в ЧК и НКВД. Быть может, на людей успокаивающим образом действовало их большое количество, не допускавшее мысли об уничтожении. Но кто знает, что творилось в душах всех этих несчастных, когда они шли на место своей гибели? Этого никто и никогда не узнает.
Многих евреев провожали через город их друзья и близкие знакомые, желавшие их успокоить или найти какой-либо способ оставить их в городе. Сотни людей хлопотали накануне перед немецкими властями за крупных ученых или специалистов евреев или за лиц, породнившихся с русскими или украинцами, но все было напрасно: им отвечали, что все евреи должны быть выселены. Такие ответы немцев давали надежду, что евреи не будут истреблены, а только вывезены из города. Был ряд случаев, когда русские, украинцы и даже местные немцы шли на кладбище за своими родственниками евреями, в надежде облегчить там их участь. Эти люди также не вернулись. На тротуарах
Л. В. Дудин. В оккупации
279
улиц, по которым проходили евреи, стояли оставшиеся в городе жители других национальностей и смотрели на уходящих. Люди стояли молча, многие плакали, некоторые старались успокаивать проходящих, обращавшихся к ним с одним и тем же вопросом: «Что с нами будет?» Некоторые сначала злорадствовали и говорили, что это справедливое возмездие евреям за все то, что от них терпели остальные, но зрелище непрерывной вереницы больных, стариков и детей, главное в большинстве своем бедных, заставило этих людей замолчать. Бедствие было слишком страшным и грандиозным, чтобы выражать по этому поводу какие-либо другие чувства, кроме ужаса.
Около девяти часов утра поток евреев начал редеть, и в это время к кладбищам проехало около двух десятков автомобилей с немецкими полицейскими, вооруженными только винтовками и револьверами. По сравнению с массой евреев их казалось так ничтожно мало, что было невозможно предположить, чтобы эта горсточка могла предпринять против них какие-нибудь меры. Этот факт тоже действовал успокаивающим образом на тех, кто впоследствии не хотел верить, что немцы уничтожат евреев, а таких было довольно много среди населения. Наконец все евреи прошли, и в городе остались только некоторые тяжело больные, которых немцы приказывали местной украинской полиции доставлять на подводах на кладбище или пристреливали на месте. В конце Дорогожицкой улицы стояли первые немецкие патрули. Те, кто провожал, поворачивали в этом месте назад, а евреи проходили вперед в район кладбища, оцепленный со всех сторон полицией. Больше их никто никогда не видел.
Непосредственно за кладбищами находится очень большой и глубокий овраг, носящий название «Бабий Яр», и к этому оврагу и были проведены евреи. Оттуда никто не вышел, все они остались там. Все время пребывания немцев в Киеве район «Бабьего Яра» был оцеплен колючей проволокой, и никто туда не допускался. Каким образом немцы уничтожали в этом месте такую массу людей, жителям Киева и в том числе мне до сих пор неизвестно. В упоминавшемся уже в предыдущей главе сообщении советской Чрезвычайной комиссии по расследованию немецких зверств говорилось, что немцы приводили евреев группами по 100-200 человек, предварительно заставив их раздеться, на край оврага и затем расстреливали из пулеметов. Это очевидно неверно, так как при такой системе непрерывный расстрел евреев должен был продолжаться несколько дней, а между тем все жители прилагающих районов города утверждали, что выстрелов они вообще почти не слышали21. Раньше в этом и прилегающих оврагах постоянно проводились учебные занятия по стрельбе, и звуки выстрелов были
280
Глава П. Киев
слышны достаточно далеко. Весь город интересовался много месяцев подряд тем, какая судьба постигла евреев, и именно потому для многих этот вопрос оставался неразрешенным, что почти не было слышно стрельбы. Теперь уже известно, что немцы имели много зверских способов для массового уничтожения людей, и в конце концов не так важно, какой из них они применяли в этом случае. Важно только, что живым из этого ужасного места не вышел никто.
От населения судьбу евреев немцы упорно скрывали. В тех отдельных случаях, когда им приходилось отвечать на прямо поставленный об этом вопрос, они отвечали, что некоторых, признанных виновными, расстреляли, а других отправляли на работы в неизвестном направлении. Чаще же всего каждый немец отвечал, что он вообще ничего не знает. Но все равно страшная правда скоро стала известна всем, хотя многие упорно отказывались ей верить, настолько она была бесчеловечной и отвратительной. Примерно недели через две после ухода евреев на кладбища, как у нас называли этот ужасный факт, немцы начали вербовать рабочих для разборки еврейских вещей, оставшихся на месте их последнего пребывания. Работа это продолжалась свыше месяца, и сотни людей обогатились на ней. Между еврейским и православным кладбищем, где были собраны евреи, лежали громадные груды одежды, в которой часто были зашиты золотые вещи и драгоценные камни, документы, облигации займов и очень много советских денег, которые тогда еще сохраняли хождение. Все ценности рабочие должны были отдавать немецким властям, но, конечно, очень много их прилипло к рукам. Одежду немцы раздали местным немцам, так называемым фольксдойче, и потерпевшим при пожарах и взрывах в городе. Это способствовало тому, что население постаралось вычеркнуть евреев и их страшную судьбу из памяти, так как многие жители если не принимали участие в этом страшном деле, то оказались материально в нем заинтересованными. Теплые вещи и ценности скоро были разбросаны, розданы, распределены или куда-то увезены, но еще много месяцев около входа на оба кладбища лежали сотни полуистлевших еврейских паспортов и разных документов, все, что осталось от нескольких десятков тысяч человек.
Уничтожение евреев в Киеве явилось как бы сигналом к массовым расправам немцев с ними в других больших и маленьких городах и местечках захваченных немцами областей Советского Союза. На Украине евреев было особенно много, и потому здесь эти расправы приняли особенно массовый характер. В Умани около двух тысяч евреев заперли в подвал, завалили дверь кирпичами и песком и все
А. В. Дудин. В оккупации
281
они там задохнулись. Эта расправа на местное население не произвела почти никакого впечатления, потому что большевики перед своим уходом умертвили в этом же подвале и таким же способом более тысячи политических заключенных из числа местных жителей и крестьян окрестных районов. В Львове, так же как и в Киеве, евреев вывезли за город и там уничтожили. И тоже эта мера не произвела особенного впечатления, так как именно в то время немцы открыли для широкого обозрения тюрьму местного отделения22 НКВД, где были найдены трупы людей, подвешенных за ноги, насаженных заживо на крюки, как туши скота на бойнях.
В Одессе немцы и румыны вывели несколько десятков тысяч евреев зимой в сильный мороз, на товарную станцию, раздели их до белья и заперли на несколько дней в товарных вагонах. Когда вагоны открыли, то все находящиеся в них люди были мертвы. А в это время все жители Одессы говорили только о тысячах трупов, замученных НКВД советских людей, найденных немцами в катакомбах, расположенных под городом. Зверства одной стороны перекрывались зверствами другой, и население, как всегда это бывает, ужасалось и толковало о тех преступлениях, которые ему показывали и описывали в газетах, и замалчивало те, которые от него скрывали. Кроме того, советскую власть люди знали уже много лет, и большинство испытало на собственной шкуре ее повадки, а немцев никто не знал, их встречали многие как избавителей, и на них возлагалось много надежд. Поэтому верить их жестокости многие не хотели и старались закрывать глаза на проявления ее.
В некоторых местах местные украинские власти старались как могли облегчить судьбу евреев и спасти их от расправы. Так, например, в гор. Виннице местный городской глава профессор Севастьянов23 в течение нескольких месяцев сопротивлялся требованиям немцев о выселении евреев, и немцы долгое время не решались действовать против него, так как он пользовался всеобщим уважением и имел большое влияние на население. Но в конце концов даже и его старания спасти евреев не помогли. Но в большинстве случаев немцы сажали во главе местного самоуправления людей безвольных, не имевших поддержки широких масс населения, а часто таких, которые сами по той или иной причине имели основания бояться за свою судьбу и потому покорно выполняли все немецкие распоряжения.
Расправы немцев с евреями проводились все осень 1941 и зиму 1941-1942 годов и везде самым зверским нечеловеческим образом. Были случаи, когда обреченных загоняли в специальные загоны,
282
Глава II. Киев
окруженные колючей проволокой, и заставляли по несколько дней дожидаться без пищи и воды, под дождем и снегом, пока прибудут специальные команды для их уничтожения. Но детальных описаний немецких зверств в концентрационных лагерях и в так называемых лагерях уничтожения было так много опубликовано за последнее время в мировой прессе, что повторять их здесь нет никакого смысла. Этого ужаса все равно человечество никогда не забудет, и виновники его, как бы ни было сурово наказание, получат только по заслугам. Зверства немцев по отношению к евреям так же доказаны перед лицом мира, как и большая часть преступлений советской власти в отношении народов Советского Союза. И попытки господ Геринга, Розен-берга, Кальтенбруннера, Ламмерса24 и прочих доказать в Нюрнберге, что они ничего не знали об истреблении евреев и даже о существовании концентрационных лагерей, звучат, конечно, несколько смешно и довольно подло.
Я не собираюсь рассматривать здесь моральную сторону поведения немцев, или, вернее, национал-социалистов, ибо для этого существуют специальные и достаточно компетентные международные организации, которые успели уже разобрать этот вопрос почти во всех подробностях. Данная работа преследует цель произвести политический анализ некоторых обстоятельств, связанных с советско-германской войной, и только в этой связи я и хочу коснуться здесь немецкой антиеврейской пропаганды и политики в оккупированных ими областях Советского Союза.
Ни в одной из стран, оккупированных Германией, антиеврейская пропаганда не проводилась так ожесточенно и настойчиво, как в Польше и в западных областях Советского Союза. Каждый номер газет и почти каждая передача по радио для «освобожденного» населения Советского Союза должны были обязательно включать материалы антиеврейского характера. Господа Розенберг, Борман, Геббельс25 и Кох, следуя прямому указанию Гитлера, положили в основу всей своей антисоветской пропаганды и теоретической борьбы против большевизма тезис, что советская власть есть власть чисто еврейская. Поэтому они и все их подчиненные намеренно закрывали глаза на все те факты, которые опровергали этот тезис, и всячески раздували все то, что, как им казалось, могло подтвердить справедливость их основной политической линии. Антиеврейская пропаганда, по их мнению, была тем козырным тузом, который должен был нанести политически смертельный удар по большевизму. И эта карта была бита, и бита самими же немцами.
А. В. Дудин. В оккупации
283
По немецкому вопросу немцы потерпели в Советском Союзе такое же полное политическое поражение, как и по другим. К моменту начала немецких военных поражений зимой 1942-1943 года, т. е. после почти полутора лет непрерывной и очень интенсивной антиеврейской пропаганды, немцы добились только того результата, что население отмахивалось от этой пропаганды так же, как раньше от советской антирелигиозной пропаганды и надоевших всем криков о строительстве социализма в одной стране. Люди вполне справедливо рассуждали: «Зачем немцы кричат так много о евреях, когда они сами их всех уничтожили. Может быть, только побуждаемые своей нечистой совестью». Это было первое и очень крупное политическое поражение национал-социализма в Советском Союзе, тем более ощутительное, что руководители национал-социалистической Германии возлагали на него так много надежд.
Немцы в своих попытках доказывать чисто еврейскую сущность советской власти постоянно смешивали подлинные факты с вымыслом, всякого рода слухами и сплетнями и не останавливались даже перед фальсификацией и подтасовкой всем известных и неопровержимых фактов. При этом они совершенно не принимали во внимание тех изменений, которые произошли в нашей стране за последние годы в результате борьбы Сталина внутри партии за власть26. В еврейском вопросе высшие германские партийные и правительственные круги проявили такое же полное невежество, как и во всех остальных вопросах, связанных с Советским Союзом и последними внутриполитическими изменениями в нашей стране. Их пропаганда, базировавшаяся на бульварных сочинениях Штрассера27 и его коллег и на грязноватых анекдотах о личной жизни Сталина, Кагановича, Литвинова, Майского28 и даже Ленина, в сочетании с их бесчеловечной и ужасной практикой, производила и не могла не производить самое противное впечатление. Вот почему чисто русские круги, вставшие на борьбу против советской власти, решительно отказались поддерживать немцев в этом вопросе и хранили по еврейскому вопросу полное молчание29, несмотря на все их настояния. Русские люди слишком хорошо знали свою страну, и поэтому еврейский вопрос, во всяком случае, в его немецкой постановке, для них не существовал.
Нельзя забывать, что во время борьбы Сталина за власть лагерь его политических противников внутри партии и особенно в самых ее верхах состоял в значительной мере из евреев. Достаточно назвать таких лиц, как Троцкий, Зиновьев, Каменев, Гамарник, Якир и десятки других более мелких30. Советский террор, особенно в последние перед
284
Глава II. Киев
войной годы, был в такой же мере обращен против евреев, как и против всех остальных народностей Советского Союза. В 1937-1938 годах процент евреев среди репрессированных был весьма высоким, особенно если коснуться репрессированных среди членов Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). В последние перед войной годы в высших советских органах власти, а именно в Политбюро, в ЦК ВКП(б), в Совнаркоме, в Президиуме Верховного Совета СССР и других на руководящие посты выдвинулся ряд лиц, не только не имеющих никакого отношения к еврейской национальности, но, как говорили в народе, даже антиеврейски настроенных. Таким людям, как Молотов31, Жданов32, Вышинский33, Андреев34, Хрущёв, Калинин35, Ворошилов36, Жуков37, Шапошников38, Маленков39 и, наконец, сам Сталин даже немцы не могли приписать еврейского происхождения, а между тем всем советским гражданам прекрасно было известно, что именно эти люди вершат судьбу всего государства. Немцы без конца кричали о Кагановичах40, Литвинове41, Майском42 и Берии, но при замалчивании или явном искажении роли всех остальных это звучало необъективно и потому неубедительно. Такими же неубедительными были попытки немцев доказать еврейское происхождение Ленина, и уж совсем беспомощным оказалось разоблачение марксизма как еврейского учения. Те, кто хотел этому верить, верили и без немецких доказательств, а тех, кто не верил, немцы убедить ни в чем не смогли. С теоретической точки зрения вся их пропаганда была просто жалкой.
Немцы нам неустанно доказывали, что евреи использовали в своих целях все особенности советской системы, что они наполнили все учебные заведения, переселялись в громадных количествах в большие города, захватили в свои руки большинство наиболее выгодных мест и должностей в советском, государственном и хозяйственном аппарате и что наше искусство, литература, музыка и пресса пестрят еврейскими именами. Множество подобных фактов мы знали и без немцев. Но мы знали также, что формально советская власть никаких особенных привилегий евреям перед другими национальностями не представляла, что ни в одном из советских законов нет никаких особых прав на основе расовой принадлежности, что если в Советском Союзе было запрещено употребление оскорбительного слова «жид», то в такой же мере были запрещены для употребления слова «хохол», «кацап» и другие, оскорблявшие национальные чувства или достоинства других народов нашей страны и, наконец, что еврейские национальные обычаи, религия и священнослужители преследовались советской
Л. В. Дудин. В оккупации
285
властью так же ожесточенно, как и национальные обычаи, религия и священнослужители всех других национальностей.
Трудно, да пожалуй и невозможно, доказать советскому человеку, что партийный активист, прокурор, следователь или исполнитель (то есть палач) из НКВД еврей хуже, чем такой же русский, украинец, поляк, латыш или грузин. Немцы вешали на всех заборах и стенах домов плакаты с изображением евреев в кожаных куртках и в фуражках с голубым верхом и пурпурным околышем (форма НКВД). Мы видели и сами таких. Но разве в НКВД были только евреи и разве представители других национальностей были лучше? Немцы нам доказывали, что евреи вдохновляли и руководили советским террором. Но разве Дзержинский, Лацис43, Менжинский44, Ежов, Меркулов45, Вышинский и, наконец, сам Сталин были евреями и разве приход к руководству НКВД полуеврея Берии на смену русскому Ежову не был встречен с облегчением всей страной?
Мы ожидали от немцев подлинной идейной борьбы против большевизма и надеялись увидеть в них сынов того народа, который дал человечеству Шиллера, Гёте, Канта и Гегеля, а вместо этого к нам пришли люди, практическая деятельность которых далеко превосходила самые мрачные картины, нарисованные Фейхтвангером46 или советскими антифашистскими фильмами, а теоретическая сторона учения сводилась к разжиганию чувства зависти к жертвам их необузданного и свирепого террора. Немцы нам описывали в своих газетах, как хорошо жили многие евреи при советской власти, и мы сами помнили много подобных фактов. Но разве это могло быть причиной и основанием для физического уничтожения целого народа?
Мы достаточно хорошо помнили миллионы жертв зверской и бесчеловечной советской расправы с дворянством, купечеством, офицерством и духовенством. Мы не забыли потока крови и слез, сопровождавшего так называемую политику ликвидации кулачества как класса. Единственным реальным стимулом и причиной всего этого была зависть. Забыть этого и примириться с этим было нельзя. Так какое же было основание уничтожать целый народ, и тоже руководствуясь, главным образом, чувством зависти, и кто дал немцам такое право? Немцы говорили нам, что репрессии против евреев являются только возмездием за жестокость, учиненные ими по отношению к другим народам нашей страны. Но эти жестокости творили не только евреи, и, кроме того, те люди, которые причинили нам горе и страдания, бежали задолго до ухода последних советских войск и были вне досягаемости немецких карательных органов. Гибли же в немецких лагерях
286
Глава II. Киев
уничтожения, «Фабриках смерти», «Бабьих Ярах» и прочих ужасных местах люди, виновные только в том, что они имели несчастье родиться евреями. Мы знали, что многие из оставшихся евреев ненавидели советскую власть так же, как и мы, и никаких враждебных намерений по отношению к немцам у них не было. И все эти люди погибли мученической смертью. За что?
Среди сотен тысяч жертв расправы немцев с евреями на территории Советского Союза не было, вероятно, ни одного советского или партийного ответственного работника, ни одного следователя или исполнителя (то есть палача) из НКВД, ни одного прокурора, председателя или члена трибунала, ни одного директора треста, завода или фабрики, ни одного заведующего крупным складом или магазином, одним словом, ни одного из той оравы мелких и крупных хищников, которые грабили и обирали народ или мучили лучших его представителей в советских застенках. Все эти люди, многие из которых безусловно и многократно заслужили смертную казнь, бежали вместе со своими семьями, друзьями и соучастниками своих преступлений и увезли с собой награбленное народное достояние. А немцы, или вернее национал-социалисты, в своей безумной жажде еврейской крови погнали на ужасную смерть массы мелких торговцев, ремесленников, рабочих, студентов, врачей, инженеров и беззащитных женщин, детей и стариков. И это они называли политической борьбой и каким-то возмездием!
Теперь уже достаточно хорошо известно (несмотря на запирательство некоторых господ в Нюрнберге), что гитлеровская Германия проводила такое же зверское, такое же массовое и такое же преступное истребление евреев и в других захваченных ею странах. Но нигде она не пыталась так сильно использовать свой антисемитизм как политический козырь, как в Советском Союзе. И этот козырь был бит самой же зверской политикой немцев. Их теоретические и идеологические предпосылки остались недоказанными, а их практическое поведение приравняло их в глазах нашего народа к таким бандитам и преступникам, как Махно, Зелёный и Петлюра47, которых они даже во много раз превзошли в своей бесчеловечной жестокости. Их антисемитская политика вызывала в нашем народе только отвращение и возмущение и, следовательно, способствовала привлечению симпатий к советскому правительству. В еврейском вопросе гитлеровская Германия понесла первое и очень тяжелое политическое поражение в Советском Союзе, но никто не может сказать, что она этого не заслужила.
Таков политический вывод из антиеврейской политики немцев на Востоке.
Л. В. Дудин. В оккупации
287
Эрик Кох начинает действовать
Вы не можете даже представить, сколько в этой стране сала, масла и яиц.
Г. Геринг
Много месяцев подряд во время оккупации немцами Киева я проходил по утрам на работу мимо одного из киевских базаров. Между обгоревшими лабазами стояли у заколоченных касс с лотками или сидели прямо на земле крестьянки или местные торговки, продавали населению свой нехитрый товар. Перед каждой был разостлан небольшой и обычно довольно грязный платок, на котором были разложены, смотря по сезону, два десятка яблок или груш, несколько кочанов капусты, две или три кучки картофеля, соленые огурцы и почти всегда семечки. У некоторых, кроме того, были пачки немецкого сахарина, соль, спички и немецкие, но чаще венгерские папиросы. Рано утром можно было встретить также молоко, творог, яйца, птицу, мясо и даже сало. Все эти товары, за исключением молока, были запрещены немцами для свободной продажи, и потому торговцы их старательно прятали. Извлекались они из мешков и корзин, завернутые в довольно грязные тряпки, и продавались со всевозможными предосторожностями. Около этих продавцов была всегда толпа покупателей, так как достать эти продукты было весьма трудно, в толпе можно [было] видеть людей, державших под мышкой печеный хлеб. Это жители продавали полученный по карточкам хлеб48, чтобы купить себе других продуктов. Хлеб этот был почти несъедобным и состоял на три четверти из перемолотых каштанов, кукурузных отрубей и тому подобных «эрзацев», и, тем не менее, его покупали, так как другого хлеба не было.
Цены на все были страшные, совершенно несравнимые с получаемой на немецкой службе заработной платой. Немцы платили своим рабочим и служащим из местного населения в основном старые советские довоенные ставки, на которые и в мирное время было очень трудно прожить. Люди получали в среднем 500-600, редко 1000 рублей в месяц, не считая вычетов, а на базаре хлеб стоил 80-100 рублей кило49, сало и масло 1000-1500 рублей кило, молоко 50 и больше рублей литр, одно яйцо 10 руб. и т. д. Неудивительно, что люди научились все покупать микроскопическими порциями. Обычно сало и масло продавалось кусочками не больше спичечной коробки, а хлеб ломтями толщиной в один палец. И такой кусок хлеба стоил 8-10 рублей. На все остальные продукты цены были соответственные.
288
No comments:
Post a Comment